ХЕЛЬСИНКИ-МОСКВА
"Финским Шаляпиным" Мартти Талвелу называли по праву. Бас этого певца завораживал слушателей необыкновенно красивым - "шаляпинским" тембром, а одной из любимых оперных партий был Борис Годунов, как и у его русского кумира. Знаменитому финну посвящается ныне традиционный Савонлиннский оперный фестиваль, снискавший известность во всем мире.
Фестиваль, можно сказать, детище Талвелы, хотя к тому моменту, когда певец в начале 1970-х возглавил его, этому музыкальному празднику было уже почти 60 лет. Правда, кроме финнов, о нем никто не слышал. Он, как говорится, варился в "собственном соку", и здешние таланты просто не в состоянии были оценить уровень собственного мастерства. Заняв пост художественного руководителя "Савонлинны", Талвела, завоевавший к этому времени мировую славу, поставил перед собой трудную цель - поднять его до высот знаменитого фестиваля в Зальцбурге, на родине Моцарта, или в немецком Байройте, где проходит Вагнеровский музыкальный праздник. За восемь лет, что певец был "у власти", ему удалось сделать многое. Теперь каждое лето в Савонлинну, в восточной Финляндии близ границы с Россией, со всего света едут оперные звезды. И в старинном замке Олавинлинна звучит великая музыка.
В этом году праздник пройдет под знаком 70-летия со дня рождения маэстро, которое широко отмечается в оперном мире. Певец, увы, не дожил до этого дня, но я вспоминаю о своих встречах с ним, когда работал корреспондентом ТАСС в Финляндии. Слава певца уже гремела за пределами страны. Он выступал в "Метрополитен-опера", "Ковент-Гарден", "Ла Скала", и только в соседнем Советском Союзе о нем даже не слышали. Я решил написать об артисте. Мартти принял меня в своем доме на берегу живописного озера на окраине Хельсинки. Гостеприимный хозяин провел меня по дому, как это принято у финнов. Подойда к книжным полкам, я с удивлением заметил томики Чехова, Достоевского, Толстого. Перехватив мой взгляд, Мартти сказал: "Вечерами, когда нет спектакля, я их читаю. Особенно люблю "Анну Каренину". И вот это, - он протянул "Страницы из моей жизни" Шаляпина на немецком языке. - Это моя настольная книга. По ней, кстати, я учу и немецкий язык".
О нашей встрече я написал материал, который опубликовала газета "Советская культура". Это был первый в нашей стране рассказ о финском певце. Знакомство переросло в крепкую дружбу. Мартти стал частым гостем в Москве. При малейшей возможности он старался побывать в Большом театре. Особенно прочные связи установились у него с нашим знаменитым басом Евгением Нестеренко.
- О нем, - рассказывал мне Талвела, - я узнал случайно. Услышал однажды по итальянскому телевидению оперу Верди "Дон Карлос". Партию Филиппа в ней пел молодой бас из Советского Союза, поразивший меня. Это и был Евгений Нестеренко. Тогда, помнится, подумал: вот кого надо бы заполучить для "Савонлинны". Как раз тогда по моему приглашению в замке Олавинлинна, в естественных декорациях, "Дона Карлоса" ставил Георгий Товстоногов.
Талвела осуществил свою идею. Нестеренко не только сам приехал на фестиваль (это был его первый приезд в Финляндию), но и привез солистку Большого театра Галину Борисову, спевшую партию Эболи.Я хорошо помню тот спектакль. За несколько минут до начала Мартти пришел к русскому певцу за кулисы, сказал несколько ободряющих слов по-русски, пожелал удачи и направился в зал. Мы сидели рядом. Я видел, что Талвела волновался. Как-никак он нес ответственность за своего гостя перед знающей и взыскательной публикой, которая обычно съезжается в Савонлинну. Время от времени Мартти оборачивался ко мне и говорил, счастливый: "Браво, Евгений, браво!". Так радоваться за коллегу может только искренний, открытый и очень добрый человек.
Это было началом творческого сотрудничества двух больших артистов, свидетелем которого мне посчастливилось быть.
В августе 1984 года Нестеренко приехал в Хельсинки в качестве члена жюри первого международного фестиваля вокалистов имени Мирьям Хелин. Я решил взять интервью у знаменитости - за рубежом звезды куда доступнее, чем дома, и солист Большого театра охотно согласился встретиться со мной. Правда, предупредил, что должен повидаться с Мартти Талвелой по его просьбе.
- Он летит в Зальцбург, на фестиваль, и проездом пару часов будет в Хельсинки. Мы договорились встретиться в консерватории, где проходит конкурс. А до этого я буду в гостинице. Приезжайте, - и назначил время.
К "Каластаяторппа", что в переводе значит "Хижина рыбака", - самому фешенебельному столичному отелю, расположенному на берегу залива, вдали от городской суеты, я приехал к десяти утра, на полчаса раньше назначенного срока. Раздумываю, можно ли уже звонить в номер, и вдруг вижу: оживленно беседуя, мне навстречу идут Нестеренко и Талвела! Оказывается, финский бас приехал в гостиницу, чтобы подольше побеседовать со своим коллегой и другом. Я схватился за фотоаппарат - не так уж часто вот так сходятся звезды. В видоискатель замечаю, что Евгению Евгеньевичу что-то не нравится. Оказалось, и без того крупный Мартти стоит на ступеньку выше, а как это будет выглядеть на снимке? - беспокоится Нестеренко. Мартти смеется, спускается на одну ступеньку, я щелкаю затвором.
Пора ехать в консерваторию, на конкурс. Я предлагаю певцам свои шоферские услуги. Никогда больше не доводилось мне возить сразу двух таких знаменитых певцов. А те, уютно устроившись в моей старенькой "тойоте" вишневого цвета, как ни в чем не бывало, продолжали разговор о музыке. И вполне естественно вышли на любимого ими Мусоргского.
- А ты знаешь его "Козла"? - вдруг спросил Нестеренко.
Мартти не понял, что за "козел", да и я растерялся, забыв, как будет "козел" по-фински. И вдруг вспомнил, что в декабре вся страна только и говорит о "Йоулупукки" - рождественском козле, то есть о Деде Морозе, как он зовется по-фински.
- Нет, это сочинение я не знаю, - сказал Мартти, когда я перевел название. А Нестеренко, не дожидаясь ответа, запел, прямо здесь, в салоне "тойоты"! Импровизация финну понравилась, он попросил прислать ему ноты "Козла".
Так в музыкальном сопровождении мы подъехали к консерватории. Я ставлю машину на стоянку, Мартти вопреки моим протестам бросает монеты в счетчик, оплачивая два часа, то есть полностью разрешенное время. Пока мы торгуемся, Нестеренко берет у Мартти клавир оперы Глинки "Иван Сусанин" ("Жизнь за царя") и, быстро просматривая его, делает какие-то поправки. Оказывается, ради "Сусанина" Талвела и хотел встретиться с Нестеренко. Дело в том, что Мартти предстояло концертное исполнение этой оперы в США на русском языке, а Нестеренко на родной сцене, в Большом, блистательно исполнял в ней заглавную партию. Так что Мартти знал, у кого можно поучиться и проконсультироваться. Певцы разложили ноты прямо на крыше моей "тойоты" и работали, ничего не замечая вокруг. Скоро около нас начала собираться публика: виданное ли дело - сразу две звезды в такой необычной обстановке! Позже Нестеренко подарил коллеге кассету с записью оперы, и тот восторженно отчитывался перед другом:
- Я твоего Сусанина уже десять раз прослушал. Учу оперу буквально с твоей записи.
А в одну из встреч, пропев арию Сусанина под собственный аккомпанемент на рояле, спросил тревожно: "Звучит по-русски?" - "Совершенно по-русски". - "Спаси-и-и-бо, Евгений!"
Мне же Нестеренко говорил:
- Можно только поражаться творческому энтузиазму Талвелы, который начал пропаганду в мире оперы Глинки. До той поры Большой театр вообще не включал ее в свои гастроли. И прекрасно, что именно Марта взялся за это. Его талант, его известность и авторитет обеспечат успех любому делу.
Мартти Талвела был одним из самых горячих зарубежных пропагандистов русской музыки. Незадолго до того, как в 1975 году Большой театр СССР открыл в "Метрополитен-опера" свои гастроли оперой "Борис Годунов", Талвела уже спел премьеру "Бориса" на знаменитой сцене, причем в оригинальной редакции. То, чего в Большом театре не было. А еще раньше в той же оригинальной версии впервые в мире записал оперу с польскими артистами.
Он, конечно, был поразительным артистом, с широчайшим спектром творческих возможностей. Большинство певцов сконцентрированы на каком-то определенном репертуаре - итальянском, немецком, французском и редко отклоняются от него. И импресарио знают обычно, на какую партию кого лучше всего приглашать. Мартти многогранен. Ему, кажется, подвластна любая музыка. Это сказал мне тот же Нестеренко, и такая оценка коллеги дорогого стоит. Трудно переоценить, как много сделал Талвела для пропаганды русского искусства за рубежом. Многие артисты поют произведения наших композиторов. Но многие поют потому, что это имеет спрос. Талвела поет, потому что это его любовь. Однажды Мартти сказал мне:
- Я не представляю, как можно петь Бориса Годунова, петь в "Хованщине", "Иване Сусанине", не зная русской истории, русской литературы, культуры. Я очень люблю ваши художественные музеи. Не могу без волнения смотреть картину Репина "Иван Грозный убивает своего сына". А когда исполняю романс Рахманинова "Ночь печальная"... - артист замолчал, будто подбирая слова, и вдруг запел. С тихой неподдельной грустью: "Далеко в степи широкой огонек мерцает одинокий".
- Знаешь, где я понял, как надо петь этот романс? В Русском музее. Там есть одна картина, такая неприметная, но я ее сразу нашел бы. На ней изображен огонек. Но как изображен - вот в чем секрет. Он и определил для меня тональность этого романса.
Как-то Мартти пригласил меня в Инкилянхови, куда он переехал из Хельсинки.
- К земле тянет, - объяснил он. - Ведь я родом из крестьян.
Усадьба поразила меня. Здесь сеют зерно, разводят овец, выделывают шкуры, готовят пряжу - словом, делают настоящую крестьянскую работу. После обеда с домашними разносолами мы вышли погулять.
- Смотри, - махнул Мартти рукой, - вон поляна, лес, озеро, дальше луг. Я часто прихожу сюда, и каждый раз мне кажется, что вот сейчас увижу Левина и Кити, встречу которых так хорошо описал Толстой.
Мы говорили о книгах, о его хозяйстве, об общих знакомых, но больше всего - о музыке. Иногда он пел, то тихонько, будто пробуя голос, то во всю мощь своего необыкновенного баса. И мне казалось, что я понял, откуда у этого артиста силы - давать до 60 спектаклей в год, разъезжая по разным странам и континентам, заниматься своим любимым детищем - Савонлиннским фестивалем, записываться на пленку, встречаться с друзьями и коллегами и никогда - во всяком случае на людях - не терять бодрости духа и доброжелательной приветливости. Подражая в этом своему гениальному русскому кумиру. Шаляпину.
